«Мы пришли и сказали:
дайте нам 11 букв и 2 точки»

Владислав Бородулин, главный редактор «Газеты.Ru» с 1999 по 2005 год, который, по сути, и превратил интернет-стартап в одно из ведущих СМИ страны, ныне полностью ушел из журналистики. Учился на пилота в США, затем работал в петербургском Пулково. Сейчас он консультирует бизнес-проекты, связанные с авиацией, и говорит, что не может рассуждать про СМИ, поскольку это было «в позапрошлой жизни», а ныне он «обыватель-старожил».

— Когда ты, еще работая в «Коммерсанте», выпускал тот материал про Примакова, ты уже думал о новом месте работы?

— Нет, конечно. Кстати, а Примаков жив?

— Да.

— Серьезно?

— Да.

— Виктор Степанович умер, а он жив?

— Да. Между прочим, и та история с заметкой жива — как пример того, что еще 15 лет назад за материал можно было уволить.

— То есть я был первым звеном в этой, как ныне принято говорить, гребаной цепи, что ли?

— Ну да. На тебе создали прецедент, который потом понравился.

— Мне немножко стыдно. Чтобы давать интервью, человек должен обладать каким-то набором качеств, быть мыслителем или историком. А я лишь обыватель-старожил, который характеризуется двумя свойствами. Старожил ничего не помнит, а обыватель ничего не хочет знать.

— Послушай, обыватель! Продукт под названием «Газета.Ru», совершенно новый для того времени, именно ты вывел на высокий профессиональный уровень, с которого, очень хочется верить, он с тех пор не падал. И это твоя заслуга! Кстати, кто тебя позвал?

— Спасибо, конечно. Без всякого сомнения, я горжусь «Газетой», радуюсь, что она жива. До сих пор она у меня на компьютере стоит стартовой страницей…

Вот ты спрашиваешь, кто меня позвал? А я даже не могу назвать имя человека. Я с ним не разговаривал уже лет пять. Не знаю, где он сейчас, кто. Даже не знаю, в какой стране живет. То есть, называя его, я даже не понимаю: вот скажу, а ему это навредит или поможет? И мой нынешний обывательский взгляд заставляет меня опасаться. Не за себя, разумеется, за других людей.

— Только за то время, что я тебя знаю, обыватель-старожил, ты менял четыре ипостаси. Из газетчика стал интернетчиком, потом обратно газетчиком, потом взлетел — стал летчиком, приземлился в Пулково. Сейчас объявляешь себя обывателем-старожилом. Каково это — менять формы жизни?

— Где-то с полгода назад звонит один известный нам с тобой, да и всей журналистской тусовке человек, с которым мы тоже не разговаривали много лет, и говорит: «Я слышал, ты ушел полностью, обратился в другое». Я говорю: «Ну да, есть такое дело». А он спрашивает: «Слушай, как это сделать?» Я говорю: «Понимаешь, совет первый: не делай этого».

Трансформация каждый раз довольно тяжелая штука. Находясь в журналистике, мы привыкли поливать себя: и газету мы не читаем, в которой работаем, и цех никуда не годный, и коллеги сволочи. Я могу теперь сравнивать несколько индустрий, журналистика все-таки довольно продвинутая сфера. Хотя, конечно, неблагодарная, учитывая компромиссы, на которые приходится идти. Но мир вокруг журналистики может быть намного примитивнее и в этом смысле неинтереснее. Поэтому человеку, который нам всем хорошо известен, я тогда ответил: не делай этого. Уж не знаю, последовал ли он совету или нет…

— Антон Носик рассказывал, как вы пришли за сервером, потому что думали, что «Газету» нужно взять и физически куда-то перетащить.

— Охотно верю, что так все и было, что мы пришли и сказали: дайте нам эти 11 букв и 2 точки — www.gazeta.ru. Известная история: на дворе едва не 11 сентября, а выход — 13-го; наш технический директор приходит и говорит: «Слушайте, тут это, значит, ну, как это, в общем, лажа вышла». — «Какая лажа?» — «Мы компьютеры купили, а сетевые карты — нет…» То есть знания наши были таковы, что даже техдир купил для интернет-издания компьютеры без сетевых карт.

Мы действительно были клинические идиоты. Ну а чего тут стесняться? В 99-м году многие такими были.

— Клинические и смелые: ты пошел в интернет-проект, когда еще никто не понимал, что такое интернет и зачем он. Как ты решился?

— О! Когда мне предложили проект, я пошел спрашивать людей, что они об этом думают. Прихожу к Игорю Иртеньеву, к Александру Кабакову, к Дракону — Валерию Дранникову. А они все говорят: «Слушай, это ведь круто невероятно! Давай». То есть люди, которых я уважал и уважаю до сих пор, вдвое старше меня, зажигались на раз.

— То есть сработал их авторитет?

— Да нет, понимаешь, они были уже знаменитые, им можно было ничего нового не пробовать, а сидеть на попе ровно и охранять достигнутое. А они говорили: круто, надо пробовать!

— Тогда почему ты потом опять в бумагу ушел?

— Бывают в жизни шаги, которые потом оцениваешь не так оптимистично, как тогда, когда их совершаешь…

— Может, хотел доказать себе и окружающим, вот, значит, за Примакова уволили несправедливо, раз позвали обратно?

— Так, давай внесем ясность. Меня никто в 1999 году не увольнял. Это был мой осознанный шаг. События — уход из «Ъ» и приход в «Газету» — стояли рядом, но не были причиной и следствием. Хотелось бы придать дополнительной героики всему этому, но, к сожалению, лавры звена той самой «гребаной цепи» придется с себя снять.

— Почему ты вообще решил уйти из журналистики? Ты был в топе имен.

— Я поехал в Америку учить английский. Однажды сидел, листал интернет и нарвался на сайт университета. А там — самолеты, авиакомпании... У меня ведь первое образование — авиационный институт.

— Значит, летун ты почти с рождения, а в журналистике случайно оказался?

— Без всякого сомнения! Просто «Коммерсант» располагался прямо напротив авиационного института…

— Как бы ты оценил развитие всего рунета за прошедшие 15 лет?

— Понимаешь, 90% сайтов, куда я захожу, сугубо профессиональные. Вряд ли общественно-политическое издание даже силами отдела бизнеса будет писать про гидрантные системы аэропортов. А меня интересует прежде всего это. Конечно, события вокруг Украины заставляют больше внимания уделять политическим новостям. Но это лишь означает, что если полгода назад я читал только заголовки, то теперь еще и вводки. И то, что я читаю, мне не нравится…

Мне кажется, информационная сущность интернета чуть-чуть преувеличена. Мы думаем, что интернет — это, как и газета, прежде всего средство массовой информации.

— Ты имеешь в виду, что люди, для которых интернет не является работой, потребляют его в гораздо меньших объемах, чем мы себе представляем?

— В общем, да.

— Тогда почему власти так активно взялись за регулирование интернета?

— Нынешним властям только дай что-нибудь покрутить — они тут же закрутят. Если бы интернет состоял из пяти кнопок, как телевизор, они бы купили эти кнопки, вручили лояльному собственнику и сказали: «На тебе поляну, будь там директором и контролируй, периодически докладывай». Но поскольку интернет состоит не из пяти кнопок, приходится обращаться к «системному подходу». Полагаться на волю случая власти не могут.
Но главная проблема, по крайней мере как мне видится из своего Пушкина, даже не в том, что закручивают. А в том, что в какой-то момент мы себе сказали: снявши голову, по волосам не плачут. Ужесточили там, увеличили срок тут. Ну уже и без того все так плохо, чего уж сетовать лишний раз. И сегодня едва не любое ужесточение мы уже рассматриваем как плач по волосам. Хотя прекрасно понимаем, что это не просто «двушечки» и «трешечки», а за ними стоят судьбы людей.

---